«Прокофий,
Сходи к строптивому, и чтоб он шел сейчас
Пить кофий!»
От голоса сего
Внезапно всё умолкло:
Малютки все до одного
Покрыты бледностью, дрожат в окошках стекла.
Мать в страхе тянется к своим птенцам младым,
Меж тем чело ее подернулося тучей!..
Необычайный случай!
Как быть? Пример другим!
Надеясь, что смирится
Строптивое дитя,
Пошел учитель сам, чтоб с ним распорядиться
Хоть не хотя хотя.
Не тут-то было!
«Зачем ты к кофию, мальчишка, не пришел?» —
Учитель вопросил его с сугубой силой.
«Я… я… я не хочу…» — «Не хочешь?
Произвол!!!» —
Учитель заревел, как вол,
И мальчику, что было духу,
Дал плюху,
За нею две влепил, и — если то возможно —
Предание гласит, что дал их
осторожно. * * *
Мальчишка присмирел и мягок стал, как шелк.
Какой же в басне толк?
Толк этой басни тот, что так же б не мешало
Смирять пощечиной и взрослого нахала,
Да не слегка
(Особенно когда болван учить берется),
А со всего плеча, уж как ни размахнется
Здоровая рука.
20. БЕДОВЫЙ КРИТИК
Уж он ослаб рассудком бедным,
Уж он старик, сухой как жердь,
Своим дыханием зловредным
Небесную коптящий твердь.
Уже, со старческою палкой,
В приюте нравственных калек,
В какой-нибудь газете жалкой
Он жалкий доживает век.
Вдруг, вспомнив прежнюю отвагу.
Рукой дрожащею скорей
Берется в корчах за бумагу —
Чернит бумагу и людей.
Старинный червь сосет и точит;
Но уж в глазах темнеет свет:
Портрет врага писать он хочет —
И выставляет свой портрет.
«Нахальство… мальчик…» — злость диктует;
Но изменившая рука
Строками черными рисует
Нахальство злого старика.
Досада пуще в грудь теснится,
Бессилье сердце жмет тоской —
И, с пеной у рта, старец злится,
Покуда сам не отравится
Своею бешеной слюной.
21. ПОЛЕЗНОЕ ЧТЕНИЕ
Идиллия
Надо мною мракобесия
Тяготела суета,
И блуждал, как в темном лесе, я
До Успенского поста;
Но во дни поста Успенского
Я внимательно читал
Господина Аскоченского
Назидательный журнал.
Чудо вочью совершилося:
Стал я духом юн и смел;
Пелена с очей свалилася —
И внезапно я прозрел.
Я провидел все опасности,
Что грозят родной стране
С водворением в ней гласности —
Столь враждебной тишине.
Погибает наша нация,
Думал я, с тех пор, как в ней
Поднялась цивилизация
И брожение идей,
И стремление гуманное —
Это всё придумал бес —
Наважденье окаянное!
Окаянский ваш прогресс!
За свое спасенье ратуя,
В Летний сад я поспешил:
Там, смотрю: нагая статуя!
Камнем я в нее пустил.
Вдруг хожалый очень явственно:
«Ты мазурик!» — закричал.
И за этот подвиг нравственный
Потащил меня в квартал.
И в квартале размышлениям
Предавался я один.
Думал: вот каким гонениям
Здесь подвержен гражданин
За боязнь соблазна женского!
Ах, зачем же я читал
Господина Аскоченского
Назидательный журнал!
22. ОПЫТЫ ГЛАСНОГО САМОВОСХВАЛЕНИЯ
Привело меня в смущенье
Это объявленье.
Неужели только в Вятке
Не берутся взятки?
Нет! В столице есть подобный
Некий муж незлобный;
О себе он также внятно
Возвестил печатно.
Правда держится меж нами
Оными мужами:
Господином Вышнеградским
С прокурором вятским.
Мужи правды и совета!
Вам зачтется это.
Перед честностию вашей,
Всплывшей солнца краше,—
При хвалебном общем клике
Ныне все язы́ки
Благодарный России
Преклоняют выи.
23–24. ТУРНИР В ПАССАЖЕ
I. ОЖИДАНИЕ
Какое торжество Пассаж готовит нам?
Почто текут народа шумны волны
В его концертный зал, сияющий как храм,
И все места в том зале полны?
Почто в полдневный час пред зданьем проходным,
С его туннелем позабытым,
Движенье странное по стогнам городским,
Водопроводами изрытым?
Почто в движении Пассажа вовсе нет
Обычного праздношатанья,
И нет сих барышень, неуловимых лет
И неразгаданного званья?
Почто стекаются и воин, и купец,
Фельетонист-импровизатор,
Моряк, и инвалид, и акций продавец,
И начинающий оратор,
Акционеров друг с внимательным лицом,
Изобразившим страх, чтоб ближних не надули,
И рисовальщик наш с своим карандашом
Из крепкого свинца, идущего на пули?